– Это все небывальщина. Где ж такое видано, чтоб царский сын на большую дорогу с кистенем пошел?
– Всякое бывает, – возразил я.
– Небывальщина, как есть небывальщина. Лиходей он был удалой, а только и его смертушка догнала. Как женка его отяжелела, он точно без глаз остался. Метался от Суздаля до Смоленска, как волк в облоге. Да только от судьбы не уйти. Свой же его и порешил. В спину. А меч… – Порай на минуту замолчал, словно раздумывая, доверять мне великую тайну или нет. – А меч, сказывают, разбойник меж иных сокровищ где-то неподалеку от Брянска припрятать успел. Если хошь, и примету тебе скажу. Там подле ямы липа стоит, у липы той вершина сечена, сковородой покрыта.
– А что ж сам не ищешь? Или клад мал?
– Куда как не мал, – вздохнул опричник. – Одних бочонков с золотом, отец молвил, двенадцать штук. А только простому человеку, вроде меня, там делать нечего. Кудеяр награбленное добро заклятием страшным обороняет. Это вот тебе, кудеснику, чары одолеть по силам, а мое дело – сторона. А то ведь, – Никита склонился ко мне и перешел на шепот, – может статься, что и не помер Кудеяр вовсе. Колдун-то он был нешутейный, а с нечистой силой всякое случается.
Лес кончился. Дорога спускалась вниз, в неглубокую лощину. Ее склоны, поросшие густым кустарником, невольно возрождали в памяти виденные мною прежде разбойничьи засады. Впрочем, не только разбойничьи. Стараясь отделаться от мыслей, навеянных разговором, я начал вглядываться в темнеющую даль. Там, раскрашенное уходящим солнцем, виднелось селение, должно быть, еще не тронутое войной.
– А вон глянь-ка. – Никита ткнул пальцем в один из дымов, поднимающихся над печными трубами. – Вишь, у самого камня дым точно ужом вьется?
– Вижу, и что?
– Как есть там колдун живет.
– С чего ты вдруг решил? – невольно усомнился я.
– У колдунов с нечистой силой завсегда крепкий уговор: нечисть до срока чародею верно служит, а тот ее всякий час к делу приставлять должен. Ежели вдруг зазевается, тут и уговору, и душе ведовской конец. Вот колдуны-то и заставляют чертенят над трубой дым в колечки завивать.
Он устало поглядел на меня:
– Да нешто ты не знаешь?
Я молча пожал плечами.
– Эй, – повернулся к слугам Никита. – А ну пошевеливайтесь, головы крещеные! Нам до заката в то селище добраться надо.
Прошло чуть более часа, и в деревне послышался громкий топот копыт и конское ржание. А спустя еще несколько минут в большую избу, выполнявшую здесь роль постоялого двора, быстрой походкой вошел Штаден.
– Проклятье! – выругался он, переступая порог. – Это не дороги – это след от чертова хвоста.
– Да как же можно поминать нечистого к ночи, – всплеснул руками хозяин избы.
Разъяренный сотник одарил его взглядом, от которого шляпки на гвоздях, пожалуй, могли стыдливо загнуться. Его рука привычно легла на рукоять сабли.
– Холопья морда! Разумеешь, кому перечишь?!
– Что-нибудь случилось? – вмешался я, понимая, что дело пахнет расправой.
– Случилось?! – Пружинистым шагом сотник прошел на белую половину к длинной скамье, стоявшей у стола, занимавшего полкомнаты, и рухнул на нее. – И ты еще спрашиваешь?! Можно подумать, ты с неба сюда опустился. Хотя, – он скривил губы в ухмылке, – глядя на твои сапоги, этого не скажешь. Войско увязло по колено в грязи. Колонна растянулась без малого на сотню верст. Ежели мы таким манером до новгородских стен и доплетемся, нас там дрекольем, ухватами забьют. Надо становиться лагерем и ждать, пока высохнет дорога. Ты понимаешь меня, Вальтер? Становиться лагерем здесь – ни шагу далее. Говорят, мятежники совсем близко. Еще день такого пути, и мы угодим в западню точно мышь в кувшин. У меня с собой не более трех десятков человек. Остальные, может, подтянутся к утру, а может, и не подтянутся. Однако же у воеводы, боярина Апухтина, приказ идти к Новгороду безостановочно. И к оному приказу сам царь-государь свою руку, будь она неладна, приложил.
Штаден вновь метнул яростный взгляд на хозяина.
– Что застыл, как идол поганый? Еду неси.
– Репа пареная, – заикаясь, начал оглашать меню бедный крестьянин. – Похлебка гороховая…
– Неси, скотина! – рявкнул опричник.
Он обхватил голову руками, точно пытаясь унять клокотавший гнев, и выдохнул:
– Господи, что приходится есть!
Штаден смерил критическим взглядом поставленные перед ним глиняные миски.
– А скажите, Вальтер, что нынче подают при императорском дворе?
– Когда я был там последний раз, мне особенно понравился суп с профитролями, угорь в коричном соусе, пастилка из бараньей лопатки, говядина а-ля Мод, а на десерт…
– Все, молчите, Вальтер, а то я не доживу до утра и подавлюсь собственным языком. Давайте лучше говорить о чем-нибудь другом.
– О чем, к примеру?
– Теперь вы выбирайте тему.
– Уж и не знаю. Хотя вот, пожалуй. Нынче я слыхал о разбойнике-чародее по имени Кудеяр.
– Да, я что-то о нем слышал. Как мне рассказывали, это был татарин огромного роста и силы, бывший ханский баскак. Как-то, собрав дань, он решил, что не имеет смысла возвращаться с нею в Бахчисарай, и остался на Руси промышлять грабежом. Лютовал он от Москвы до самой Волги. Сколько изловить его ни пытались, да все попусту. Говорят, жена у него была красавица, из здешних девиц. Едва ли не боярышня. Но уж несколько лет о том разбойнике ни слуху ни духу. Может, помер, а может, где поживает скрытно – деньжищ-то им накрадено немерено.
Штаден перекрестил миски, принимаясь за еду.
– Лихой человек был.
Утром мы вновь выбрались на большак. Дождя не было. Небо висело пыльной театральной декорацией, как сквозь мешковину пропуская солнечные лучи. Я не хотел ехать спозаранку, надеясь дождаться начала движения колонны, однако мой твердолобый сопровождающий, повинуясь царскому указу, казалось, готов был тянуть меня даже волоком. Сонно покачиваясь в седле, я ехал шагом, не желая ни смотреть вокруг, ни разговаривать с опричником. Впрочем, его это мало заботило. Он напевал что-то себе под нос да горячил коня, без дела пуская его в рысь. Брызги грязи разлетались во все стороны из-под копыт, но Порай словно не замечал этого.