– Можете доложить, что это своеобразная забастовка на рабочем месте.
– Полагаю, начальство этому не обрадуется.
– Скорее всего, – согласился я. – Но мы здесь не для того, чтобы радовать начальство. Я настаиваю на том, что сложившаяся обстановка требует углубленного изучения и особого разбора на месте.
– Надеюсь, вы все же не собираетесь участвовать в этой, так сказать, забастовке на стороне Джорджа Баренса?
– Я полагаю необходимым быть рядом с ним и действовать согласно обстановке.
– Но вы обязаны задержать отступника и препроводить его в институт!
– Если таково будет решение специальной комиссии, то непременно. Однако я считаю подобные меры абсолютно неоправданными и, более того, фатальными для этого мира.
– Я изложу вашу точку зрения руководству, – завершая дебаты, недовольно отрезала диспетчер, окончательно теряя надежду на возвращение сбрендивших агентов в стойло. – Но советовала бы еще раз хорошенько подумать. Конец связи.
Молчание, снова воцарившееся в эфире, предвещало бурю. Оставалось лишь предполагать, как именно отреагирует высокое начальство на демарш сорвавшейся с цепи агентуры, но в том, что грозные небеса разверзнутся, роняя молнии и громы, сомневаться не приходилось.
– Капитан, ты это все серьезно? – раздался встревоженный голос Лиса. – Это ж мятеж на броненосце «Потемкин»! Я понимаю, шо, как всегда, хуже некуда, и местное прогрессивное человечество бьется в истерике, в один голос взывая о спасении, но нас с тобой из-за этих самых голосов с работы, на фиг, выкинут без выходного пособия.
– Могут, – честно сознался я и добавил после секундной паузы: – Я бы, наверное, так и поступил.
– Ай, молодца! Какой умный мальчик! Возьми на полке пирожок, – хмыкнул Сергей и заговорил неожиданно серьезно: – Шо на тебя нашло? Я, конечно, понимаю, крутить руки Баренсу и тащить его к камере перехода – занятие неудобопредставимое. Но в принципе, когда мы сюда подряжались, такой расклад оговаривался как один из теоретически возможных.
– Верно, – подтвердил я. – Но дело в том, что, как мне представляется, Баренс действительно прав в своих оценках.
– Прав, лев… Я шо-то запамятовал, ты по штату кто? Научный секретут или матерый опер? Откуда нам знать, какие резоны у разработчиков? Они, как водится, высоко сидят, далеко глядят, все видят.
– Несомненно. Но ошибка здесь и сейчас действительно грозит миллионными жертвами и кардинальным поворотом исторического процесса. И если воспрепятствовать этому – не наша с тобой задача, то зачем мы вообще нужны?
– О, именно этот вопрос скорее всего руководство и заинтересует. И пойдешь ты маршевым шагом в палату лордов – торговать фейсом, а я как личность, не представляющая более интереса для интересов британской короны, белым лебедем стартую в родные края. Не совсем ясно, чем я там буду заниматься. Ну да ничего, на страх врагам заделаюсь депутатом. Годочков пяток отсижусь, от работы отдохну за госсчет. Опять же, – он поднес к лицу свои кулаки и начал их внимательно разглядывать. Те были не слишком велики размером, но оказывали на противника сокрушительное действие. – Хоть будет на шо глянуть на заседаниях нашего Великого малого курултая. А то я как-то наблюдал эпохальную битву за микрофон. Бездарные пижоны! Полчаса рубки – и ни одного трупа. За шо народ деньги платит?
– То есть я так понимаю, – перебил я Лисово повествование, – что ты со мной.
– Ну, если взглянуть на глубину этого вопроса с высоты историко-философского нонконформизма, то в данный момент я с Вишневецким. Но оставлять тебя без присмотра – это же ж… приличные люди меня не поймут.
– А если серьезно?
– Серьезно… – протянул Лис. – Ты считаешь, что поступаешь так, как должен поступить?
– Да, – без тени сомнения подтвердил я.
– Ну шо ж, тогда пошел готовить далибожский электорат к выборам.
– Ты о чем? – настороженно уточнил я, теряя нить Лисовых рассуждений.
– Как о чем? Ежели пошла рубаха в клочья рваться, пора собирать пенензы на булавки. Надо же обеспечить внебюджетное финансирование будущей избирательной кампании.
Он снова впал в ироничную мечтательность.
– Вот приеду домой, организую партию любителей вкусной и здоровой пищи. Запишу туда по факту всех, разделяющих программные рецепты из фундаментальных трудов Е. Молоховец и В. Похлебкина, а дальше в качестве партийного митинга надо будет накрывать поляну…
– Лис! – раздраженно перебил я.
– Да ладно, чего ты злишься? Все путем, работаем. – Он перевел взгляд на машущего руками куренного атамана. – Кстати, меня тут гетман вызывает. Он что-то по тебе истосковался. Шо ни день, мытарит, нет ли от тебя вестей. Я пока отговаривался высыпанием пятен на солнце, нелетной погодой и повышением тарифов на голубиную почту, но его этой лабудой не проймешь. Он Гонту часа три чехвостил, что тот без тебя вернулся. Слушай, что такого ему Гернель напел, шо Вишневецкий без тебя как тот младенец без соски – ни заснуть, ни проснуться?
– Не успел расспросить подробно, – признался я.
– Ну, ты уж расспроси. А то у гетмана на тебя серьезные планы. Он мужик хваткий, сам знаешь.
Честно говоря, я догадывался, зачем нужен Вишневецкому. Идея Якоба Гернеля переманить гетмана на сторону повстанцев, бросив в его объятия бывшую возлюбленную, представлялась мне настолько дикой, что я все еще надеялся убедить дядю найти какой-либо иной способ. Мне были неизвестны подробности романа мятежного польского князя с сестрой короля Речи Посполитой. Возможно, эта история еще дожидалась пера местного Шекспира, но сама мысль прийти к законной супруге эстляндского герцога и сообщить, что мы увозим ее, чтобы вернуть прежнему возлюбленному, казалась мне абсурдной. Тем более что для династических планов Вишневецкого такая выходка была скорее вредна, нежели полезна. В глазах католической церкви Катарина Ягеллон по-прежнему оставалась бы женой Юхана II. А уж казачий гетман наверняка выглядел бы чудовищем, посягнувшим на святые узы брака. В прежние времена Его Святейшество отлучал королей от церкви и за меньшие провины. Конечно, имелся слабый шанс сослаться на то, что Вишневецкий из православных магнатов, но ведь не для одного Генриха Наваррского корона стоила мессы, а при таком повороте событий о троне можно было забыть навсегда.